ловил себя на ощущении, что в следующую секунду зайду в комнату. Воспоминания и тоска подхлестнули воображение и ночь он провел в эротических сновидениях с моим участием. О чем сообщил мне, и весь день писал сообщения, рассказывая, как именно хотел бы заняться любовью. Но я не могла поддержать его игру. Я скучала и хотела его, но не могла не думать, чем обернулась наша близость в последний раз. Откровенные детали в его словах не возбуждали, а злили, но, не желая ругаться, я молчала. Накануне гинеколог выдала список, на что сдать анализы. Она не сомневалась, что какая-то инфекция всё-таки есть. Я не спешила обвинять Матвея, и не сомневалась, что верен. Даже если инфекция от него, он сам об этом не знает. Но моё молчание его тревожило, и я призналась, что не могу даже думать о сексе и жду результатов очередных анализов. Но Матвею явно надоело со мной возиться.

– Любимая, извини, но мне кажется, ты увлеклась. Тебе же врач сказал, что это из-за того, что мы далеко друг от друга. Прилетишь, и это пройдёт.

Меня злило упрощение проблемы, из-за которой я не могла наслаждаться близостью с любимым, выпила за неделю годовую норму таблеток и намучилась от боли. Мне очень хотелось, чтобы дело действительно было в том, что нам нужно больше времени на притирку друг к другу в буквальном смысле этого слова. Но также хотелось быть уверенной не на словах, а по объективным результатам анализов, что я здорова. Потому что до этого цистит случался со мной всего раз, и, если такие мерзкие симптомы вернулись в мою жизнь, хотела точно знать причину. Спорить со мной он не стал, да и смысл? Это же я ходила к врачу, тратила деньги и пила лекарства. До получения результатов анализов я решила не трогать эту тему.

Но вместо того, чтобы продолжить непринужденно болтать, он заговорил про документы:

– Я почитал форумы, и есть вероятность, что получение визы невесты затянется. Если мы подадим документы в декабре, сначала их рассмотрят тут, потом передадут в консульство в Москве. Пока всё проверят, пока ты пройдешь собеседование, пока примут решение – это может занять полгода. Я не могу столько ждать, мне нужно, чтобы ты была в феврале здесь, со мной. Март, самое позднее.

Я не сразу поняла, что конкретно он предлагал.

– Я хочу сейчас подать документы, но не могу этого сделать, не обсудив с тобой. Они начнут проверку, и больше шансов, что к февралю у тебя будет либо виза, либо мы будем на финальной стадии. Но если начнем в декабре, ничего не успеем.

Понятно, что после моего отъезда он мог думать только о том, что как можно скорее снова быть вместе и уже не расставаться. Но другие аспекты этого решения он в упор не замечал. Я была совершенно не готова обсуждать эту тему накануне операции на глазах, и пыталась сменить тему.

– Давай отложим этот разговор? Мы сейчас всё равно ничего не решим.

– Куда откладывать? Или ты передумала?

– Матвей, я не передумала. Я люблю тебя, и хочу быть с тобой. Но я не могу принимать это решение сейчас.

– Почему?

– Потому что это тяжело! Потому что ты просишь меня за один вечер принять решение переехать в другую страну, оставить всю мою жизнь здесь и начать её заново с нуля. И мне очень страшно! И не понимаю, почему ты, прошедший через все сложности эмиграции, давишь на меня! Кому, как не тебе понимать, что это непростое решение?

– Не сравнивай, мне было куда сложнее.

– Да, у тебя не было особо выбора, ты уезжал с мамой. Она принимала решение, а не ты. Тебе было тяжело, и у меня не будет такой жесткой адаптации, но решиться на это пока могу.

– Не понимаю, почему это так сложно?

– Потому что я дома, Матвей, а в Америке у меня нет ничего, кроме тебя. Представь, тебе сейчас пришлось бы уехать в Россию, и ты бы не имел понятия, когда в следующий раз увидишь маму? Ты каждую неделю звонишь в Узбекистан бабушке с дедушкой, тоскуешь, что не можешь увидеться с ними, и требуешь в ультимативной форме, чтобы я сделала то же самое! Я не могу. Сейчас не могу, – впервые в жизни я почувствовала тяжесть в груди, как будто меж ребер кирпич положили. Я не сомневалась ни в нем, ни в себе, но физически не могла открыть рот и сказать: «Да, я приеду в феврале». Как будто меня останавливала некая сила. В том числе упрямство. – И давай не будем забывать, что предложения ты так и не сделал. Я подписала документы, потому что для тебя это важно, но ты ни о чем меня спросил, – добавила я уже тихо.

Он тяжело вздохнул, уязвленный.

– Ты понимаешь, что если я сейчас не заведу семью, то потом уже никогда?

Этот переход окончательно свел меня с ума.

– Что за глупости? У тебя, у нас вся жизнь впереди!

– Маш, мне будет двадцать семь!

– Ты так говоришь, как будто у тебя часики тикают. Мне тоже будет двадцать семь, но я почему-то не нервничаю.

– Ты не понимаешь! Я десять лет пахал как проклятый, чтобы выгрызть себе право на достойную жизнь! Никто из эмигрантов, да даже из местных, не добился того, чего добился я! Я хочу просто жить свою жизнь, и чтобы дома меня каждый вечер ждала ты! Чтобы в любую минуту мог заняться с тобой любовью, там, где я этого захочу! И если сейчас не заведу семью, то навсегда останусь один!

Я не понимала его состояния, близкого к истерике. И не могла сказать того, чего он ждал.

– Матвей, милый, давай остановимся сейчас. У меня завтра операция, я нервничаю, а ты меняешь планы, о которых мы договорились, и требуешь от меня молниеносного решения. Я не могу так. Давай вернемся к этому разговору через пару дней.

Как главный герой фильма «Легкое поведение» он хотел мира и спокойствия. Я, хоть и была ровесницей, а не старше его, как героиня Джессики Бил, но тоже считала, что Матвей для этого слишком молод.

На утро он записал голосовое, в котором пожелал мне удачи на операции, и признал, что вчера был слишком эмоционален. «Ты права, это твоя жизнь, и я не имею права давить на тебя с таким решением. Просто я очень тебя люблю, с ума без тебя схожу и хочу как можно скорее быть с тобой, поэтому тороплю. Но если ты не готова, я не буду больше поднимать этот вопрос. Ты права, мы всего неделю провели вместе и, если тебе нужно больше времени, я готов тебе его дать. Только не думай слишком долго, ладно? – на этой фразе он усмехнулся. – В любом случае, я буду ждать тебя столько, сколько потребуется. Потому что я люблю тебя и не хочу быть ни с кем другим. Ждал же я тебя всю жизнь, подожду еще несколько месяцев».

Меня потряхивало с каждой минутой по мере приближения к клинике. Отвечать на это сообщение в присутствии мамы было неловко, но я была очень рада услышать его слова и понимание, что нельзя сравнивать его эмиграцию и мою. Написав короткое сообщение, что очень нервничаю и отвечу после операции, я вошла в клинику. Через пару часов, когда мир предстал перед глазами в легкой дымке, я и забыла об этом, решив, что тема закрыта. Мне было нечего добавить, он понял мою позицию – что тут обсуждать? Когда он позвонил, я рассказала про операцию и свои ощущения, не затронув болезненную тему.

– Ты ничего не скажешь? Я тебе целое голосовое записал.

– Скажу, что для меня очень важно, что ты понял меня. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, но мне и вправду нужно чуть больше времени. Я и так хожу по квартире и мысленно выбираю вещи, которые заберу с собой, а какие оставлю. Как глаза будут получше, съезжу в университет за школьным аттестатом, что все документы